Чарльз Доджсон, известный нам больше под псевдонимом Льюис Кэрролл, в июле — августе 1867 года совершил поездку по России. Сделал он это по приглашению своего друга Генри Лиддона. Основной целью путешествия было установление более тесной связи между англиканской и православной церквями. Всё это происходило в год 50-летия пастырского служения митрополита Московского Филарета, которое праздновалось широко по всей России.
И Доджсон, и Лиддон были священнослужителями. Лиддон занимался проповедями, а вот Доджсон был математиком, но по непременному уставу колледжа Крайст-черч был обязан принять и церковный сан. После долгих колебаний он стал диаконом. Оба товарища были сторонниками объединения Восточной и Западной церквей, тогда эта возможность широко обсуждалась по всей России. На протяжении всей поездки Кэрролл вёл дневник, исключительно для себя. Но спустя 37 лет он был издан. Публикуем 5 выдержек из него.
1. «В Москве мы нашли экипаж и носильщика от Dusaux Hotel, куда мы направлялись. 5 или 6 часов мы бродили по этому удивительному городу — городу белых и зелёных кровель, конических башен, выдвигающихся одна из другой, словно в подзорной трубе, городу золочёных куполов, где, словно в кривом зеркале, отражаются картины городской жизни; городу церквей, которые снаружи похожи на кактусы с разноцветными отростками (одни венчают зелёные почки, другие — голубые, третьи — красные с белым), а внутри всё увешано иконами и лампадами и до самого потолка расписано красочными фресками; и, наконец, городу, где мостовые изрезаны ухабами, словно вспаханное поле, а извозчики требуют, чтобы им надбавили 30 процентов, „потому как сегодня Императрица — именинница“».
2. «Одна часть церемонии — возложение венцов — показалась мне едва ли не гротеском. Принесли две великолепные золотые короны, которыми священник сначала помахал перед женихом и невестой, а потом возложил им на головы — вернее, на голову бедного жениха; на невесту, чьи волосы были предусмотрительно уложены в весьма сложную причёску с кружевной фатой, надеть венец было невозможно; дружка держал его у неё над головой. Жених, в строгом вечернем платье, со свечой в руках, увенчанный, словно царь, короной, с покорным и грустным выражением лица, выглядел бы жалко, если бы не был столь смешон. Когда все гости разошлись, священник пригласил нас осмотреть восточную часть храма, находящуюся за золотыми вратами, и, наконец, распрощался, крепко пожав нам руки и наградив „поцелуем мира“, которого удостоился и я, хотя был в светском платье».
3. «В 5 ½ мы выехали вместе с двумя братьями Уэр в Нижний Новгород; это путешествие стоило всех тех неудобств, которые нам пришлось претерпеть с самого его начала и до конца. Наши друзья взяли с собой commissionaire, который говорил по-французски и по-русски и оказался нам очень полезен, когда мы что-то покупали на ярмарке. Такая роскошь, как спальные вагоны, на этой дороге неизвестны; пришлось нам устраиваться, как могли, в обычном вагоне второго класса. По пути туда и обратно я спал на полу. Монотонность нашего путешествия, которое длилось от 7 часов вечера до после полудня следующего дня, нарушила лишь одна неожиданность (не скажу, что особенно приятная): в одном месте нам пришлось выйти и переправляться через реку по временному пешеходному мосту, ибо железнодорожный мост здесь смыло наводнением. В результате двадцати или тридцати пассажирам пришлось под проливным дождём брести около мили. На линии случилось происшествие, которое задержало наш поезд, и если бы мы захотели, как планировали первоначально, возвращаться в тот же день, то провели бы на Всемирной ярмарке всего 2 ½ часа».
4. «Ярмарка — чудесное место. Помимо отдельных помещений, отведённых персам, китайцам и другим, мы то и дело встречали каких-то странных личностей с болезненным цветом лица и в самых невероятных одеждах. Из всех, кого мы видели в этот день, самыми живописными были персы с их мягкими смышлёными лицами, широко расставленными удлинёнными глазами, желтовато-коричневой кожей и чёрными волосами, на которых, как у гренадеров, красуются чёрные фетровые фески; однако все сюрпризы этого дня затмило наше приключение на закате: мы вышли к Татарской мечети (единственной в Нижнем) в тот самый миг, когда один из служителей появился на крыше с тем, чтобы произнести призыв к молитве. Будь даже этот крик сам по себе ничем не примечателен, он всё равно представлял бы интерес своей исключительностью и новизной — однако мне в жизни не доводилось слышать ничего подобного. Начало каждого предложения произносилось монотонной скороговоркой, а по мере приближения к концу голос служителя поднимался всё выше, пока не заканчивался долгим пронзительным воплем, который так заунывно звучал в тишине, что сердце холодело; ночью его можно было бы принять за крик феи-плакальщицы, пророчащей беду».
5. «Днём мы отправились во дворец архиепископа и были представлены ему епископом Леонидом. Архиепископ говорил только по-русски, так что беседа между ним и Лиддоном (чрезвычайно интересная, которая длилась более часа) велась весьма оригинальным способом: архиепископ говорил фразу по-русски, епископ переводил её на английский, после чего Лиддон отвечал ему по-французски, а епископ переводил его слова архиепископу на русский. Таким образом, беседа, которую вели всего два человека, потребовала применения трёх языков!»
Подробнее...