Георгий Жуков:
«В 4 часа 30 минут утра мы с С. К. Тимошенко приехали в Кремль. Все вызванные члены Политбюро были уже в сборе. Меня и наркома пригласили в кабинет. И. В. Сталин был бледен и сидел за столом, держа в руках не набитую табаком трубку. Мы доложили обстановку. И. В. Сталин недоумевающе сказал: „Не провокация ли это немецких генералов?“ „Немцы бомбят наши города на Украине, в Белоруссии и Прибалтике. Какая же это провокация...“ — ответил С. К. Тимошенко.
<…>
Через некоторое время в кабинет быстро вошёл В. М. Молотов:
„Германское правительство объявило нам войну“. И. В. Сталин молча опустился на стул и глубоко задумался. Наступила длительная, тягостная пауза».
Василий Пронин, председатель исполкома Моссовета:
«21 июня 1941 г. в десятом часу вечера нас с секретарём Московского комитета партии Щербаковым вызвали в Кремль. Едва мы присели, как, обращаясь к нам, Сталин сказал: „По данным разведки и перебежчиков, немецкие войска намереваются сегодня ночью напасть на наши границы. Видимо, начинается война. Всё ли у вас готово в городской противовоздушной обороне? Доложите!“ Около трёх часов ночи нас отпустили. Минут через двадцать мы подъехали к дому. У ворот нас ждали. „Звонили из ЦК партии, — сообщил встречавший, — и поручили передать: война началась и надо быть на месте“».
Константин Рокоссовский, генерал-лейтенант:
«Около четырёх часов утра 22 июня по получении телефонограммы из штаба вынужден был вскрыть особый секретный оперативный пакет. Директива указывала: немедленно привести корпус в боевую готовность и выступить в направлении Ровно, Луцк, Ковель».
Иван Баграмян, полковник:
«…Первый удар немецкой авиации, хотя и оказался для войск неожиданным, отнюдь не вызвал паники. В трудной обстановке, когда всё, что могло гореть, было объято пламенем, когда на глазах рушились казармы, жилые дома, склады, прерывалась связь, командиры прилагали максимум усилий, чтобы сохранить руководство войсками. Они твёрдо следовали тем боевым предписаниям, которые им стали известны после вскрытия хранившихся у них пакетов».
Семён Будённый, маршал:
«В 04:01 22.06.41 мне позвонил нарком товарищ Тимошенко и сообщил, что немцы бомбят Севастополь. И нужно ли об этом докладывать товарищу Сталину? Я ему сказал, что немедленно надо доложить, но он сказал: „Звоните вы!“ Я тут же позвонил и доложил не только о Севастополе, но и о Риге, которую немцы также бомбят. Товарищ Сталин спросил: „А где нарком?“ Я ответил: „Здесь, со мной рядом“ (я уже был в кабинете наркома). Товарищ Сталин приказал передать ему трубку…
Так началась война!»
Яков Бойко, лейтенант:
«Сегодня, т. е. 22.06.41, выходной день. Во время того, как писал я вам письмо, вдруг слышу по радио о том, что озверелый гитлеровский фашизм бомбил наши города... Но это им дорого обойдётся, и Гитлер больше жить в Берлине перестанет... У меня сейчас в душе только одна ненависть и стремление уничтожить врага там, откуда он пришёл...»
Юрий Левитан, диктор:
«Когда ранним утром нас, дикторов, вызвали на радио, уже начали звонки раздаваться. Звонят из Минска: „Вражеские самолёты над городом“. Звонят из Каунаса: „Город горит, почему ничего не передаёте по радио?“, „Над Киевом вражеские самолёты“. Женский плач, волнение: „Неужели война?..“ И вот я помню — включил микрофон. Во всех случаях я помню себя, что я волновался только внутренне, только внутренне переживал. Но здесь, когда я произнёс слова „говорит Москва“, чувствую, что дальше говорить не могу: застрял комок в горле. Из аппаратной уже стучат: „Почему молчите? Продолжайте!“ Сжал кулаки и продолжал: “Граждане и гражданки Советского Союза…“»
Константин Симонов, поэт:
«О том, что война уже началась, я узнал только в два часа дня. Всё утро 22 июня писал стихи и не подходил к телефону. А когда подошёл, первое, что услышал: война».
Подробнее...