Прасковья Григорьевна Розен, позже ставшая игуменьей Митрофанией, родилась в очень знатной семье: отец её был бароном, героем Отечественной войны. Уже в 18 лет Прасковья стала фрейлиной, но через какое-то время решила принять постриг: у неё было серьёзное религиозное воспитание. Благодаря своему происхождению монахиня Митрофания быстро стала настоятельницей Владычного монастыря в Серпухове. Императрица Александра Фёдоровна поручила ей заниматься важным благотворительным проектом — курировать общины сестёр милосердия. Прасковья занималась созданием самой крупной такой общины (учреждена 21 апреля 1870 года). Она поначалу активно занималась развитием своей обители, причём весьма искренне. Ей удалось поднять хозяйство, даже начать строить подворья монастыря в Москве. Митрофания потратила на обитель своё же собственное наследство (около 100 тысяч рублей), но этих денег ей откровенно не хватило. Тогда она решила пойти на аферу.
Стала фабриковать подложные векселя от имени обеспеченных лиц, попавших в безвыходное положение. Вексель — письменное обязательство, которое активно использовалось в купеческих и биржевых сделках.
В итоге Митрофания всё-таки попала на скамью подсудимых — привели её туда три дела: Медынцевой, Солодовниковой и Лебедевой. Вдова Медынцева была невероятно богатой женщиной, но сильно злоупотребляла алкоголем. Допилась она до того, что над её имуществом была учреждена опека. Вдове это не нравилось. Ей посоветовали обратиться к Митрофании (не без участия самой игуменьи) — якобы та поможет избавиться от опекунства. Медынцева прожила рядом с Прасковьей бок о бок два года, бдительность была усыплена, и тогда Митрофания попросила женщину подписать несколько пустых бумаг под невинным предлогом. Та сделала это не задумываясь. А после этого игуменья подделала банковские векселя: якобы они были подписаны Медынцевой задним числом ещё до того, как над той было назначено опекунство, — в общей сумме на 240 тысяч рублей (сумма колоссально большая по нынешним меркам). Ко всему прочему игуменья убедила Медынцеву написать завещание, в котором всё её состояние после смерти отходило монастырю.
Митрофания вдохновилась и решила продолжить свои аферы. Она подделала долговые расписки покойного купца Солодовникова на сумму в 1,5 миллиона рублей, будто бы пожертвованных обители. Финальной точкой стало дело купца Лебедева, который и правда помогал общине, но не деньгами, а строительными материалами. В деле фигурировали липовые векселя на 19 тысяч рублей. Это не все аферы, но самые крупные из них.
В конце концов дело дошло до суда. Прикрытое именем Господа и спасением души мошенничество вызвало в общественности неподдельное негодование. Потерпевших представлял знаменитый адвокат Плевако, человек весьма традиционно-религиозный, он восклицал: «Выше, выше стройте стены вверенных вам общин, чтобы миру не видно было дел, творимых вами под покровом рясы и обители!» Обвинитель Константин Жуков так говорил в своей речи о Митрофании: «…какая пёстрая толпа свидетелей прошла перед вами, начиная с монашествующих лиц и кончая мелкими факторами, дисконтерами и евреями. Над этой толпой царит фигура женщины, ярче всех обрисованной, в монашеском одеянии, заправляющей всем; она окружена таким штатом, такой толпой клевретов, которые при малейшем её знаке бросаются и совершают всё, что укажет эта женщина. Вот в какой среде совершены преступления, вменяемые обвиняемым!»
Всего на скамье подсудимых шесть человек, но обвинительный вердикт получила лишь интриганка Митрофания — потому как всем было очевидно, что она манипуляторша, которая умудрялась влиять и давить на свидетелей даже на скамье подсудимых. Суд присяжных признал её виновной, но заслуживающей снисхождения. В наказание была лишена наследства и отправлена ссылку в один из монастырей на юг России.
Выводы женщина не сделала. Вернее так: сделала, но какие-то странные. Вспоминая через несколько лет в своих «Записках» судебный процесс, она интерпретировала произошедшее так: «14 дней я находилась на травле и глядела на судей и присяжных как на палачей, а не как на людей, правду по закону решающих. Измученная нравственною пыткою в присутствии гласного суда, где тысячи глаз были обращены на меня убогую, разукрашенную высочайшими наградами, 14 долгих дней я ждала решения присяжных, т. е. моей участи, и вот, наконец, в 3 часа ночи на 19-е число всё было кончено. Слово моё присяжным было сказано от души, изложено искренно, в нём было между прочим первое: что Господь подкрепит меня перенести те пытки, которые я перенесла на суде; что мою твёрдость отношу особенной милости Божией, что меня грешную много укрепляла постоянная мысль, что если Сам Страдалец Иисус был приведён на суд Пилата, то как же мне паче всех худейшей не испытать тех страданий, к которым я осуждена; второе, что меня подкрепляет, — тот обет, который я дала перед Крестом и Евангелием во время моего пострижения, — переносить без ропота всякий позор. Вот те мысли и те чувства, с которыми я встретила решающий мою участь приговор людей, а не Бога. Я была укреплена тем чувством, что я опозорена за мою безграничную любовь к вверенным мне сёстрам Владычного монастыря, к бедным больным, к сиротам, призреваемым и ко всему страждущему человечеству, которому я служила, поистине сказать, день и ночь».
Подробнее...