Описания многочисленных вооруженных столкновений показывают, что коряки, чукчи и эскимосы не были готовы к затяжным осадным боям, что опять же являлось стереотипом военного менталитета «первобытных» народов. Если русские выдерживали первый натиск и занимали оборону, напор атакующих ослабевал, они не знали, что предпринять, и, продержав какое-то время противника в осаде, или отступали сами, или давали ему возможность уйти.
Как писал камчатский приказчик В. Савостьянов по поводу одного боя в 1711 г., «и видя те иноземцы от служилых людей к себе жестокой и усердной бой, пометались в байдары и угребли на море». Аборигены не отличались особыми упорством и стойкостью в боях с русскими. Это проявлялось в том, что несмотря на свое численное превосходство, они в какой-то момент могли прекратить бой, давая тем самым преимущество противнику. Данный критический момент в разных сражениях определялся разными факторами или их сочетанием.
Русские, опираясь на опыт военного подчинения «иноземцев» в других районах Сибири, в столкновениях с коряками, чукчами и эскимосами стремились взять в плен или убить предводителей, что вносило сумятицу в их ряды. В 1642 г. на р. Алазея казакам в «съемном бое» с чукчами и юкагирами удалось убить одного князца, после чего они «убегом ушли».
В 1741 г. на р. Анадырь в урочище Чикаево казаки, пригласив в свой лагерь на переговоры 12 чукотских тойонов, зарезали их, после этого открыли ружейный огонь по толпившимся на берегу чукчам, которые, потеряв вождей, растерялись, «пометались» в байдары и бросились бежать. В 1768 г. в сражении под Гижигинской крепостью чукчи после гибели 10 своих «главных и лутчих людей» прекратили сопротивление и поспешно отступили.
Подобных примеров можно привести немало. Переломный момент наступал и тогда, когда «иноземцы» не удерживали свое боевое построение. Если русские отбивали их первый натиск или «сбивали» с изначально занятой позиции, они теряли способность к сопротивлению, видимо, потому что не умели производить перегруппировку сил и менять заранее спланированную тактику по ходу боя.
Как отмечал В. Атласов по поводу камчатских «иноземцев» - коряков и ительменов, «а к бою временем бывают смелы, а в иное время плохи и торопливы». Особенно часто подобные ситуации случались при обороне коряками своих укреплений-острожков. Когда нападавшие врывались в острожек, его защитники в лучшем случае переходили к пассивной обороне, укрываясь в своих жилищах-полуземлянках, или вообще бросались в бегство.
Стойкость «первобытных» воинов существенно ослаблялась психологической установкой на некую критическую цифру потерь, которые можно понести в одном сражении, даже несмотря на то, что в строю оставалось значительное число боеспособных мужчин. Более того, в открытых сражениях при межплеменных столкновениях обычной была ситуация, когда противники заканчивали бой при первых же жертвах, стараясь ограничиться "малой кровью", например решив конфликт поединком одной или нескольких пар противников либо уравнением счета ранений или убийств.
Аналогичная установка присутствовала и в военном менталитете народов крайнего северо-востока Азии, сыграв с ними «злую шутку», когда дело дошло до вооруженных столкновений с представителями иной военной культуры - русскими. Г.Ф. Миллер, собиравший материалы по истории русско-аборигенных отношений в данном регионе, подметил: «О них (чукчах и коряках-алюторах) говорят, что у них есть следующее обыкновение, благоприятное для противника: если они в своем походе однажды пролили кровь, то уже не продолжают идти дальше, и есть мнение, что они давно разорили бы Анадырский острог и три острога на Колыме, если бы их не удерживало от этого упомянутое суеверие».
Военные действия, шедшие в регионе, дают массу примеров, когда чукчи (вместе с эскимосами) и коряки в силу своей большей численности и выгодности позиции, особенно при обороне острожков, казалось бы еще долго могли вести бой, однако, если события для них развивались неблагоприятно, теряли боевой задор и впадали в отчаяние. О последнем убедительно свидетельствуют как бегство с поля боя, так и особенно практика массовых убийств воинами членов своих семейств (женщин, детей, стариков), а затем и самих себя.
Командир Анадырской партии Д.И. Павлуцкий по поводу чукчей отмечал: «во время войны, будучи в опасном положении, себя убивают». Аналогичные наблюдения в отношении коряков сделал С.П. Крашенинников: «они же, ежели неприятели нечаянно на них нападут, о обороне уже не думают, но жен своих и детей сперва, а после и самих себя убивают».
Практика самоубийств и убийств родственников имела широкое распространение у народов крайнего северо-востока Азии, причем не только во время военных действий, но и в обыденной жизни, когда убивали стариков, неизличимо больных и увечных. Это был своеобразный выход из неблагоприятных жизненных обстоятельств, «переселение» в потусторонний мир, где согласно представлениям аборигенов жизнь продолжалась.
Причем «переселиться» надо было обязательно путем насильственной смерти, только так можно было удостоиться счастливой потусторонней жизни. Умерший же естественной смертью, по убеждению коряков, чукчей и эскимосов, попадал в руки злому духу, сам становился таковым и приносил несчастье своим близким.
К числу неблагоприятных обстоятельств относился и плен. В «Известии о нравах и поведениях» гижигинских коряков 1766 г. сообщалось: «при котором опасном случае из сожаления под тою мнимостию, чтоб в неприятельские руки, а паче в холопство и в плен попасть и у оных будучи всякаго мучения или какого огорчения претерпеть не могли, детей своих малолетных в самое сердце закалывают ножем, чтоб оные без всякаго от той раны мучения как наискоряя возможно помереть могли».
Т.И. Шмалев, много лет прослуживший на северо-востоке Азии, в своих «Примечаниях» о чукотско-корякских отношениях отмечал: «коряцкие женки, когда видять, что им от плену не спастись, то сперва закалывают детей своих, а потом сами колютца, а более сие чинят старухи, ибо к тому случаю у них всегда малинкия ножички и заготовляют. От чего в прежние времена и российским в плен мало женского полу и малолетных доставалось, а по поражении всегда нахаживали в юртах заколотыми».
Несложно догадаться, что паника и массовый суицид, являясь показателями той высокой степени отчаяния, которое овладевало чукчами, эскимосами и коряками, существенно облегчали русским достижение победы: противник вместо того, чтобы продолжать сражение, имея, как правило, даже на его заключительных этапах численный перевес, прекращал сопротивление, по крайней мере активное.
По материалам: Зуев А.С. О боевой тактике и военном менталитете коряков, чукчей и эскимосов.
Иллюстрация: Чукотский воин
Источник: Злой Московит
